Я не могу смириться с мыслью, что Барси нет. И виню в его уходе себя. Вряд ли я была хорошей хозяйкой. Иначе давно заметила бы неладное. Но вместо того, чтобы паранойить и бить тревогу, я давала себе удобные и понятные объяснения: поджимает лапку - неудачно прыгнул и ушибся, перхоть - реакция на корм. Да, муж с соседкой убеждают меня, что я ничего не могла поделать. Что Барся свечкой сгорел буквально за три дня. И что вряд ли его могли спасти в местной лечебнице, пропахшей испражнениями и смертью. Разуму очень нравятся такие доводы, а сердцу - нет. Я должна была почувствовать, должна! Если бы я могла взять его болезнь на себя, лишь бы он жил...
А теперь... Все напоминает о нем. Но больше никто не встречает на ступеньках крыльца, не ждет на лавке под липой, никто не бежит рядом вприпрыжку с задранным хвостом, не сует свой любопытный розовый нос. Никто не отжимает по вечерам у нас кресло или стул, не запрыгивает на колени, чтобы вытянув шею с нежностью ткнуться носом в губы, замереть на миг и снова ткнуться, не пробирается тихонько на кровать, чтобы устроиться на груди или под боком и радостно затарахтеть.
Соседка уговаривает мужа привезти мне из Опочки котенка. Муж поит меня коньяком, который пьется как вода, дает мне каждый день массу заданий и всерьез собирается забрать в город. А мне сейчас все равно что будет дальше.
Я очень надеюсь, что Барсе теперь хорошо, что он действительно на радуге. Мне хочется верить, что он простил свою безмозглую хозяйку, что однажды он действительно вернется ко мне пушистым неприкаянным бродягой. А пока мне остается себя ненавидеть. Люто и страшно. За то, что не уберегла свое маленькое счастье.